Трудно быть богом

[Minuoki]

Аркадий и Борис Стругацкие "Трудно быть богом"

Вспомнить тот скрежет с которым я начинала эту книгу и на каких эмоциях закончила - земля и небо. У Стругацких довольно трудный для непривыкшего к хорошей литературе читателя стиль и история развивалась медленно. Мне потоянно хотелось, чтобы случилось что-то значимое: убийство, сражение, большая любовь. И собственно все это я получала, но не в той испортившей меня форме истерических подростковых романов, а с совершенно иной точки зрения взрослого мужчины (точнее двух если иметь ввиду, что авторов было двое). Их юмор - приятный не пошлый - заставлял меня смеяться до колик.
Прочитав последнюю строчку, я с уверенностью могу сказать о том, что безмерно люблю это произведение и постараюсь продолжить знакомство с братьями Стругацкими.

Из песни слов не выкинешь...

• Писала дона Окана, фрейлина, новая фаворитка дона Рэбы. Предлагала нынче же вечером навестить ее, «томящуюся нежно». В постскриптуме простыми словами было написано, чего она, собственно, ждет от этой встречи. Румата не выдержал — покраснел.


• Хорошо бы все таки ввести в моду нижнее белье, подумал Румата. Однако естественным образом это можно было сделать только через женщин, а Румата и в этом отличался непозволительной для разведчика разборчивостью. Кавалеру и вертопраху, знающему столичное обращение и сосланному в провинцию за дуэль по любви, следовало иметь по крайней мере двадцать возлюбленных. Румата прилагал героические усилия, чтобы поддержать свое реноме. Половина его агентуры, вместо того чтобы заниматься делом, распространяла о нем отвратительные слухи, возбуждавшие зависть и восхищение у арканарской гвардейской молодежи. Десятки разочарованных дам, у которых Румата специально задерживался за чтением стихов до глубокой ночи (третья стража, братский поцелуй в щечку и прыжок с балкона в объятия командира ночного обхода, знакомого офицера), наперебой рассказывали друг другу о настоящем столичном стиле кавалера из метрополии. Румата держался только на тщеславии этих глупых и до отвращения развратных баб, но проблема нижнего белья оставалась открытой. Насколько было проще с носовыми платками! На первом же балу Румата извлек из за обшлага изящный кружевной платочек и промакнул им губы. На следующем балу бравые гвардейцы уже вытирали потные лица большими и малыми кусками материи разных цветов, с вышивками и монограммами. А через месяц появились франты, носившие на согнутой руке целые простыни, концы которых элегантно волочились по полу.


• Румата немного поспорил с ним о достоинствах стихов Цурэна, выслушал интересный комментарий к строчке «Как лист увядший падает на душу…», попросил прочесть что-нибудь новенькое и, повздыхав вместе с автором над невыразимо грустными строфами, продекламировал перед уходом «Быть или не быть?» в своем переводе на ируканский.
  — Святой Мика! — вскричал воспламененный отец Гаук. — Чьи это стихи?
  — Мои, — сказал Румата и вышел.
  Действительно, какая разница, кто это написал, если Шекспира на этой планете все равно никто не знает)


• Удивительно, как смешное здесь в одной строке сочетается с глубоким философским в следующей:
  ...он навсегда запомнил потрясение, испытанное им, совершенно здоровым, никогда не болевшим человеком, при мысли о том, что в нем что то разладилось, что он стал ущербным и словно бы потерял единоличную власть над своим телом.


• Я же все таки человек, и все животное мне не чуждо…


• — Мы поедем туда, — сказала Кира, — где все люди как дон Румата.
  Мальчик подумал и презрительно сказал: «В рай, что ли, для благородных ?..»


• Никаких сил не хватит, чтобы вырвать их из привычного круга забот и представлений. Можно дать им все. Можно поселить их в самых современных спектрогласовых домах и научить их ионным процедурам, и все равно по вечерам они будут собираться на кухне, резаться в карты и ржать над соседом, которого лупит жена. И не будет для них лучшего времяпровождения. В этом смысле дон Кондор прав: Рэба — чушь, мелочь в сравнении с громадой традиций, правил стадности, освященных веками, незыблемых, проверенных, доступных любому тупице из тупиц, освобождающих от необходимости думать и интересоваться. А дон Рэба не попадет, наверное, даже в школьную программу. «Мелкий авантюрист в эпоху укрепления абсолютизма».


• Это про Моффата прям:
  беспощадный гений посредственности


• Даже странно после всех этих подростковых романов читать о мужчине, который не мечтает переспать с каждой встречной красавицей и видит в них недостатки. Хотя бы такие, как откровенное зловоние. Даже для дела он не пошел на это:
  Ну, я тебя, потаскуха, подумал Румата и сжал ее в объятиях. Что то хрустнуло, не то корсаж, не то ребра...


• ...потерял четырех агентов (благородных донов, не ведавших, что творят)...
  Ой, что творю, что делаю?! Что делаю, что творю!?


• «Рэба, Рэба, — сказал, наконец, он, — это все ваши шутки! Извольте почистить благородного дона, вы испачкали ему седалище!»


• Есть разница между тьмой и темнотой:
  В темноте мы во власти призраков. Но больше всего я боюсь тьмы, потому что во тьме все становятся одинаково серыми.


• ...— сердито сказал Румата, ощущая острую боль в разбитых губах. Он попробовал их языком. Ну и губы, подумал он. Оладьи, а не губы.
  Очень мне нравится стиль письма. Теперь я его просто обожаю.


• С лицом его происходили удивительные перемены. Исчезла приятная улыбка, губы сжались в прямую линию. Странно и жутковато задвигалась кожа на лбу. Да, подумал Румата, такого можно испугаться.
  — У вас правда геморрой? — участливо спросил он.


• Кто то при поистине фантастических обстоятельствах, заставляющих опять таки вспомнить о враге рода человеческого, освободил из под стражи чудовище разврата и растлителя народных душ, атамана крестьянского бунта Арату Горбатого… — Дон Рэба остановился и, двигая кожей на лбу, значительно посмотрел на Румату. Румата, подняв глаза к потолку, мечтательно улыбался. Арату Горбатого он похитил, прилетев за ним на вертолете. На стражников это произвело громадное впечатление. На Арату, впрочем, тоже. А все таки я молодец, подумал он. Хорошо поработал.


• Никакое оружие — ни копье, ни стрела — не убивает мгновенно. Эта мысль отчетливо проступила на физиономии дона Рэбы. Геморроидальный старик хотел жить.


• 
  — Боитесь, — сказал Румата.
  — Ну и боюсь, — согласился дон Рэба. — Может быть, вы дьявол. Может быть, сын бога. Кто вас знает? А может быть, вы человек из могущественных заморских стран: говорят, есть такие…


• Нежность испытывал, нежность, понимаешь ты, мужицкая морда?
  Ах, дон Тамэо. Все эти доны, благородные и не очень, сделали этот рассказ ярче и веселее. Хотя, конечно, мой любимый дон (после Руматы) - барон Помпа.


• А вот, кстати и барон Помпа. Этот его побег был весьма впечатляющ:
  Барон осушил бочонок и швырнул в угол, где шумно дрожал чиновник. В углу пискнуло.
  — Ну вот, — сказал барон, вытирая бороду ладонью. — Теперь я готов следовать за вами. Это ничего, что я голый?
  Румата огляделся, подошел к палачу и вытряхнул его из фартука.
  — Возьмите пока это, — сказал он.
  — Вы правы, — сказал барон, обвязывая фартук вокруг чресел. — Было бы неудобно явиться к баронессе голым…
  [...особенно учитывая, что он голый...]
  Было слышно, как одни кричат, что сбежал важный государственный преступник, а другие, что «Вот он, Голый Дьявол, знаменитый эсторский палач расчленитель».


• — Я их всех разнесу, — ревел барон. — Они заняли мой замок! И посадили там какого то отца Ариму! Не знаю, чей он там отец, но дети его, клянусь господом, скоро осиротеют.
  [...отцу Ариме очень не повезло...]
  — Между прочим, дон Рэба, — сказал он, — как вы относитесь к отцу Ариме?
  — К отцу Ариме? — дон Рэба высоко поднял брови. — Прекрасный военный. Занимает видный пост в моей епископии. А в чем дело?
  — Как верный слуга вашего преосвященства, — кланяясь, с острым злорадством сказал Румата, — спешу сообщить вам, что этот видный пост вы можете считать вакантным.


• — Сущность человека, — неторопливо жуя, говорил Будах, — в удивительной способности привыкать ко всему. Нет в природе ничего такого, к чему бы человек не притерпелся. Ни лошадь, ни собака, ни мышь не обладают таким свойством. Вероятно, бог, создавая человека, догадывался, на какие муки его обрекает, и дал ему огромный запас сил и терпения. Затруднительно сказать, хорошо это или плохо. Не будь у человека такого терпения и выносливости, все добрые люди давно бы уже погибли, и на свете остались бы злые и бездушные. С другой стороны привычка терпеть и приспосабливаться превращает людей в бессловесных скотов, кои ничем, кроме анатомии, от животных не отличаются и даже превосходят их в беззащитности. И каждый новый день порождает новый ужас зла и насилия…


• Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других.


• ...раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя.


• — Мир не может меняться вечно, — возразил Будах, — ибо ничто не вечно, даже перемены… Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается.


• Мне многое не нравится в мире, многое я хотел бы видеть другим… Но что делать? В глазах высших сил совершенство выглядит иначе, чем в моих. Какой смысл дереву сетовать, что оно не может двигаться, хотя оно и радо было бы, наверное, бежать со всех ног от топора дровосека.


• Меня почему-то сильно впечатлило это:
  Арата был здесь единственным человеком, к которому Румата не испытывал ни ненависти, ни жалости, и в своих горячечных снах землянина, прожившего пять лет в крови и вони, он часто видел себя именно таким вот Аратой, прошедшим все ады вселенной и получившим за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей…

@темы: книги, мобы: исполнение